Название: Я отдал бы всё, чтобы быть с тобою.
Фандом: Таня Гроттер
Автор: nothanx.
Пейринг: Андрей Рахло/Медузия Горгонова
Рейтинг: G
Размер: Мини
Жанр: Drama
Тип: гет
Дисклеймер: персонажи Емцу
Предупреждение: Это первый мой фан-фик, убедительная просьба указать на все имеющиеся ошибки прямо, чтобы я могла совершенствоваться. Спасибо. И еще, возможен ООС героев, за что прошу прощения. Сразу говорю, что концовка смазанная, я плохо умею выдерживать трагичные концы.
Статус: закончен
Размещение: согласие автора получено; E-mail: no_thanx@mail.ru

Во-первых, хочу передать спасибо РИ (ролевым играм по Тане Гроттер), которые научили меня мыслить и «писать», во-вторых, спасибо всем тем, которые научили меня хоть как-то описывать такие вещи – как же я без Вас? В-третьих, спасибо Хелависе и Мельнице. Отдельно песни "Королевна", да.

Сильные чувства маленького человека. Первая любовь Андрея Рахло, потомка Дантеса по материнской линии и Емельяна Пугачева по отцовской. Про Рахло и его дополнительные занятия с Медузией Горгоновой было упомянуто в «Тане Гроттер и проклятье некромага», я решила немного развить сий момент, надеюсь Вам понравится. (:

     Рахло вздохнул. Мама учила его считать до десяти, когда кажется, что сердце разобьется об ребра. Милая, милая мама. Кто бы считал сейчас за тебя, узнай ты причину волнения любимого сына? Но он все-таки начал. Раз, - воздух бьется об зубы. – Два, три.
     Андрей досчитал до шестиста пятидести девяти, когда понял, что арифметика в данном случае его не спасет.
     - Извините, можно? – Андрей осторожно просунул лохматую голову в кабинет Медузии Горгоновой, преподавателя нежитеведения и просто самой любимой им женщины на свете. После мамы, конечно.
     Рахло повезло, свой идеал он видел ежедневно: в Зале Двух Стихий, когда ничего не подозревающая Медузия, беседуя с Сарданапалом или Великой Зуби, вкушала поданные молодцами из ларца яствами; на уроках, он обожал ощущение холода, гладящего по спине, когда доцент Горгонова проходила между партами; и вот, наконец, на дополнительных занятиях, где он старательно изображал ни черта не смыслящего в нежитеведении дурачка. А Медузия ему верила. Верила его неумелой лжи, верила его бегающим глазам, глупому мычанию и красным как помидоры щекам. Андрей Рахло, студент третьего курса светлого отделения, знал о нежитеведении побольше среднестатистического тибидохского магспиранта, имей бы он чуть больше ресурсов, мог бы подискутировать с самим Шурасиком. Но перед ней же, самой лучшей женщиной на свете, которая была старше его всего на пару десятков тысяч лет, он притворялся очередным безмозглым цыпленком, которому, как любят выражаться глупые, ничего не понимающие малыши, «нежитеведение задаром нужно не было». Пусть так, зато три вечера в неделю он проводит рядом с ней, вдыхает воздух, наполненный ею, смотрит в ее ярко-зеленые глаза, смеет отвечать на ее улыбки. Пусть так.
     - Вы опять опоздали, студент Рахло. Смею заметить, что жизнь ждать подолгу не будет, - произнесла Меди, стоя к нему спиной.
     - Я опоздал на три минуты, - промямлил Андрей. Не мог же он сказать, что полчаса стоял под дверью, в очередной раз набираясь решимости? - Зачитался параграфом. Оказывается, хмыри очень похожи на нас, никогда бы не подумал, - бочком пробираясь в кабинет, продолжал Андрей. Сел на свое место и уставился на стол, боясь посмотреть на «даму сердца». Вот сейчас она сядет рядом с ним, воздух колыхнется, а значит, опять будет больно и противно от себя самого. Вот она испытующе и презренно посмотрит на него и сердце сожмется.
     - Довольно, студент Рахло, кажется, в прошлый раз мы все-таки убедились, что это смоковница, - мягко сказала Медузия, глядя на стол. Там и правда от его взгляда проросли почки. – А то, что вы наконец уделили моему предмету внимание, несказанно меня радует. И чем же, по вашему, хмыри похожи на людей? Волосами на груди? Просто волосами? Невежеством? Чем?
     - Чувствами, - брякнул Андрей. Он правда читал книгу, где было сказано, что любят хмыри подобно людям: мучаются и ломают друг другу сердца. Но в учебнике третьего курса об этом было не сказано ни слова. И кажется, Медузия это тоже понимала, недаром его взгляд будто насильно оторвали от пахнущего смоковницей стола. Заставили взглянуть в ее холодные зеленые глаза. Как там говорится, зеленый – цвет надежды? Разве есть надежда в этих глазах цвета летней листвы, в этих глазах, которые никогда не озаряются светлой улыбкой, самой настоящей улыбкой, на которую губы не способны. Они никогда не меняются…
     Андрей вспомнил день, когда впервые встретился с Меди. Она прилетела к ним на диване и держалась настолько независимо, что им с мамой стало казаться, что летать на диване по Москве – самое обычное дело.
Говорила она учтиво, вежливо, но без эмоций, как будто ее ничего не касалось. Смотрела в глаза, прямо, заставляя краснеть и опускать взгляд. Покровительственно взяла его за руку, когда мама сдалась, и посадила на свой летающий диван. Была настолько естественна, как будто… Как будто так и должно быть! Мамины прозрачные слезы, которые так редко красовались на ее щеках, стали вдруг совершенно ничем и он, поцеловав ее наскоро, вылетел навстречу миру магии, миру, который был единственно родным для Нее, а, значит, теперь и для него.
     Она всегда была идеальна, никогда не давала повода усомниться в себе. Никогда не дрожал ее всегда уверенный голос, никогда не сутулилась прямая спина. Даже платья и мантии всегда сидели, как будто были сшиты только лишь для того, чтобы коснуться ее тела. Как в нее возможно не влюбиться?...
     - Студент Рахло! – ее неподражаемый голос вывел его из глубокой, наполненной ароматными воспоминаниями, задумчивости. Голос Медузии Горгоновой осип. Интересно, подзеркалила ли она его или все было написано у него на лице? Вот сейчас она скажет, что урок окончен, посмотрит на него как всегда с презрением, скажет что-нибудь как всегда резкое, только в этой резкости и в этом презрении будет куда больше чувства, отталкивающего. Андрей Рахло – умный парень, он знает, что для бесстрашной Медузии Горгоновой любовь студента, младенца по сравнению с ней, пускай, этот младенец уже начал бриться. Бесстрашная в бою, смелая в откровенном разговоре, жесткая в преподавании, но бесконечно испуганная в сильных чувствах. – Урок окончен, поганки с пола я уберу сама. Уходите отсюда, и как можно скорее.
     И правда, поганки… Встать из-за стола. Дышать. Дышать. И считать. Не краснеть! Раз, два, три… Дойти до двери. Четыре, пять… Не зацепиться об ковер, не умереть от стыда, не уронить отяжелевшую голову на пол. Шесть, семь… Прийти в комнату, найти справочник черномагических заклинаний… Интересно, что лучше, размазать себя по стене «шлепкусом всмяткисом капиталисом» или не мучаться и сразу прибегнуть к «капут тынетуту». Восемь, девять, десять…
     - Рахло!
     - Да? – Так бывает в романах и фантастических кино; в финале главные герои делают шаг назад и все становится хорошо, сладко, вечно. Ради нее он станет вечным, слышите? Он будет великим, вечным, усатым, круглым – таким, как ей нравится. Лишь бы быть рядом.
     - И принесите мне ту очаровательную книгу, которую вы предпочитаете учебнику. Она вам больше не понадобится, вы достаточно натасканы для экзамена. Лучше, чем я полагала… До свиданья, Андрей, спокойной ночи.
     Да, ночь будет самая спокойная.
     - Прощайте, Медузия Зевсовна.
     Он вышел из ее кабинета. Сделал один широкий шаг, ему понравилось то, как у него получилось, спокойно, уверенно, как будто ничего не случилось. Права была мама, счет всегда помогает.
     Десять, девять. Сердце задумалось.
     Восемь, семь. Застучало, медленно-медленно.
     Шесть, пять. Горечь во рту, что это? Почему болят зубы?
     Четыре, три. Мамочка?!
     Два, один…
     - Рахло! – Хлопает дверь. Выбегает Медузия. Одновременно с ней, из другого конца коридора появляется какой-то ученик, но Андрей уже ничего не видит. Он упал на землю быстро и громко, как будто мешок картошки уронили, в кино так не бывает. Значит, держать его, гладить его руки и перебирать волосы Медузия тоже не будет, а жаль.
     - Где мама?
     - Что вы стоите, бегите за Ягге!
     - Где мама?
     - Мама скоро будет, Андрей, не беспокойся.

     На похоронах Ларисы Петровны были только ее соседки. Лариса Петровна доброй женщиной и Бог наградил ее хорошим сыном и хорошими соседками. Но рано или поздно люди умирают. Умирают по разному, но всегда больно, недосказано.
     - Молодая совсем была, тридцать три года. Сердечко не выдержало, - сокрушалась соседка сверху. Ее лицо утопало в морщинах, а слезы прятались в этих морщинах, как в домиках.
     - У нее сын умер, вот и не выдержало сердце. Хороший сын был, добрый. Вечно на лестнице здоровался: «Здрассьте, Алиса Эрастовна!» говорил. Правда его потом в какую-то школу хорошую отдали, одаренный мальчик. Но, как говорится, большому кораблю – судьбу «Титаника». Поговаривают, что он умер от яда. Непонятно, как яд рододендрона в нем оказался, такое растение в наших местах и не водится…